Мандельштам Осип. Сухум.

В  начале  апреля я приехал в  Сухум -- город траура, табака и душистых растительных масел. Отсюда следует начинать изучение азбуки Кавказа – здесь каждое  слово  начинается  на "а".  Язык  абхазцев  мощен и  полногласен, но изобилует  верхне-  и   нижнегортанными   слитными   звуками,  затрудняющими произношение;  можно  сказать,  что  он  вырывается  из  гортани,   заросшей волосами.

     Боюсь,  еще  не родился добрый медведь  Балу,  который обучит меня, как мальчика  Маугли  из джунгей  Киплинга, прекрасному  языку "апсны" -- хотя в отдаленном будущем  академии  для изучения группы кавказских языков рисуются мне разбросанными по всему земному  шару. Фонетическая руда Европы и Америки иссякает. Залежи ее имеют пределы. Уже сейчас молодые люди читают Пушкина на эсперанто. Каждому -- свое! Но какое грозное предостережение!..

     Сухум  легко обозрим с  так называемой  горы Чернявского или с площадки Орджоникидзе. Он весь линейный, плоский и всасывает в себя под траурный марш Шопена  большую  луговину  моря,  раздышавшись  своей  курортно-колониальной грудью.

     Он  расположен  внизу,  как готовальня с  вложенным  в бархат циркулем, который  только  что  описал  бухту,  нарисовал  надбровные  дуги  холмов  и сомкнулся.

     Хотя  в  общественной  жизни  Абхазии  есть  много наивной  грубости  и злоупотреблений,  нельзя  не  плениться  административным   и  хозяйственным изяществом  небольшой  приморской  республики,  гордой  своими  драгоценными почвами, самшитовыми  лесами, оливковым  совхозом  на Новом Афоне  и высоким качеством ткварчельского угля.

     Сквозь  платок  кусались  розы,  визжал   ручной   медвежонок  с  серой древнерусской мордочкой околпаченного Ивана-дурака, и визг его резал стекло. Прямо  с  моря накатывали  свежие автомобили,  вспарывая шинами вечнозеленую гору... Из-под пальмовой коры выбивалась седая мочала театральных париков, и в парке,  как  шестипудовые  свечи,  каждый  день  стреляли вверх  на вершок цветущие агавы.

     Подвойский произносил нагорные  проповеди  о  вреде  курения и отечески журил садовников. Однажды он задал мне глубоко поразивший меня вопрос:

     -- Каково было настроение мелкой буржуазии в Киеве в 19-м году?

     Мне кажется,  его мечтой  было процитировать "Капитал" Карла  Маркса  в шалаше Поля и Виргинии.

     В  двадцативерстных  прогулках, сопровождаемый  молчаливыми латышами, я развивал в себе чувство рельефа местности.

     Тема: бег к морю пологих вулканических холмов, соединенных цепочкой  -- для пешехода.

     Вариации:  зеленый ключик высоты  передается  от вершины  к  вершине  и каждая новая гряда запирает лощину на замок.

     Спустились  к  немцам -- в "дорф", в  котловину, и  были  густо облаяны овчарками.

     ...............................................................................................................

     Я был в гостях у Гулиа -- президента Абхазской академии наук  и чуть не передал ему поклон от Тартарена и оружейника Костекальда.

     Чудесная провансальская фигура!

     Он  жаловался  на  трудности,  сопряженные  с  изобретением  абхазского алфавита,  говорил  с  почтением  о петербургском  гаере  Евреинове, который увлекался в  Абхазии  культом  козла,  и сетовал  на недоступность серьезных научных исследований ввиду отдаленности Тифлиса.

     Твердолобый  перестук  биллиардных  шаров так  же приятен мужчинам, как женщинам  выстукивание  костяных   вязальных  спиц.  Разбойник  кий  разорял пирамиду, и четверо эпических молодцов из армии Блюхера, схожие, как братья, дежурные,  четкие,  с  бульбой смеха в груди -- находили аховую  прелесть  в игре.

     И старики партийцы от них не отставали.

     С  балкона ясно видна  в военный  бинокль дорожка и трибуна на болотном маневренном лугу цвета биллиардного  сукна. Раз в год бывают большие  скачки на выносливость для всех желающих.

     Кавалькада библейских старцев провожала мальчика-победителя.

     Родичи, разбросанные по  многоверстному эллипсу, ловко подают на шестах мокрые тряпки разгоряченным наездникам.

     На дальнем болотном лугу экономный маяк вращал бриллиантом Тэта.

     И как-то я увидел пляску смерти -- брачный танец фосфорических букашек. Сначала  казалось, будто попыхивают огоньки тончайших  блуждающих пахитосок, но росчерки их были слишком рискованные, свободные и дерзкие.

     Черт знает куда их заносило!

     Подойдя  ближе: электрифицированные  сумасшедшие поденки  подмаргивают, дергаются, вычерчивают, пожирают черное чтиво настоящей минуты.

     Наше  плотное  тяжелое  тело истлеет точно  так же и наша  деятельность превратится  в такую же сигнальную  свистопляску,  если мы не  оставим после себя вещественных доказательств бытия. [Да поможет нам кисть, резец и  голос и его союзник -- глаз.]

     Страшно жить в мире, состоящем из одних восклицаний и междометий!

     Безыменский,   силач,   подымающий   картонные   гири,   круглоголовый, незлобивый чернильный  купец, нет, не купец, а  продавец птиц,--  и даже  не птиц, а  воздушных  шаров РАППа,--  он все сутулился,  напевал и бодал людей своим голубоглазием.

     Неистощимый оперный  репертуар клокотал в его горле. Концертно-садовая, боржомная бодрость никогда его не покидала. Байбак  с мандолиной  в душе, он жил на струне романса, и сердцевина его пела под иглой граммофона.

О. Мандельштам. Cобрание сочинений в четырех томах. М., 1994. Том 3.

Электронная версия текста перепечатывается с сайта http://thelib.ru/books/