Виталий Габниа. Фото Марины Барцыц.
С первых дней формирования линии Западного (Гумистинского) Фронта зона позиционного противостояния в районе Верхнегумистинского моста была закреплена за гудаутским (группа «Замостянка») ополчением под командованием Владимира Начач. В наши ряды влилось и с десяток сухумчан, которые отступали из столицы до первой естественной преграды – реки Гумиста, которая впоследствии стала линией фронта. Три месяца мы находились на позиции безвылазно, только потом появилась возможность организовать смены. За полгода окопного противостояния мы настолько основательно изучили местность, что даже по характеру свиста летящей
[123]
в нас пули могли безошибочно определить места скрытых огневых точек противника.
В ходе подготовки к наступлению 15–16 марта 1993 года в район Верхней Эшеры было переброшено ещё несколько штурмовых подразделений нашей армии. При спешном наращивании сил на столь узком участке возникла суматоха, которая привела к трагедии: на минах подорвались два бойца, одному из которых (брату погибшего в том же наступлении Игоря Дармава) оторвало обе ноги. Самое горькое, что подорвались они на наших же минах, которые в первые дни войны, до чёткого закрепления линии фронта, выставлялись без схематических карт – их расположение было известно только нашему подразделению.
За сутки перед наступлением, в ночь на 15 марта, наша разведка, форсировав реку выше моста, начала раз минирование подступов к скрытым укреплениям противника. С ней выступил и наш командир, Владимир Эминович Начач, хотя незадолго до наступательной операции он был переведён на должность военного прокурора республики и передал полномочия командира замостянского батальона Фридону Авидзба. Непосредственно разминирование проводил Вадим Буравов, уроженец Гудауты, выпускник профильного высшего военного училища. Хорошо ещё, что, за исключением этого участка ущелья, в то время противник не минировал удержанную территорию, так как лелеял надежды на собственное грядущее наступление.
Казалось логичным, что мы будем прорываться именно на этом, так хорошо изученном нами участке фронта. Но
[124]
на следующий вечер неожиданно был получен приказ выступать значительно ниже по течению реки Гумиста, в зоне ответственности роты из Верхней Джирхвы под командованием Сосо Чачибая. Мы не спали уже вторые сутки, но адреналин насыщал кровь, оставляя голову ясной.
Форсировав реку, мы присоединились к группе «Эвкалипт», бойцы которой рассредоточились вдоль естественного укрытия – среза оврага. Нарастив силы, мы двинулись в наступление. Первое ранение в нашем взводе получил мой друг Пашка Орлов из Сухума. Раненый в щиколотку, он продолжал вести прикрывающий огонь и только с рассветом следующего дня добрался до наших санитаров. Через несколько шагов получил две пули – в голову и под сердце – Даур (Дука) Кардава, какимто чудом оставшийся в живых, хотя и пришлось ему лечиться потом около года.
Перед взводом разведки стояла задача: продвигаться в тыл, отсекая бронетехнику противника. Выйдя на развилку дорог, мы столкнулись с первой БМП, которая шла на всех парах от кемпинга в город. Конфуз был в том, что она выскочила нам в спину, мы попросту не успели среагировать, отскочив на обочину. Но, когда навстречу нам неторопливо вылез танк, выбирающий цель, мы дважды выстрелили по нему из гранатомёта «Оса»[1] начиненного кумулятивными снарядами: один заехал в башню, другой повредил гусеницу.
Фейерверк получился знатный – искр было много, но реального урона башне наша лобовая атака не нанесла. Тем
[125]
не менее, монстр одним боком, описывая окружности, стал пятиться назад. Сказать, что танк в ближнем, да ещё ночном бою выглядел страшно – всё равно, что ничего не сказать! Укрыться было негде, а мощь его снарядов была такой, что контузило только от звука башенных залпов.
К тому моменту подоспела и основная часть батальона во главе с Фридоном Авидзба. Мы приступили к дальнейшему выполнению задачи, поставленной перед подразделением: выйти по республиканской трассе до подступа к городу (где сейчас стоит заправка «Роснефти»), с выходом на сопки близ кладбища (район «Универсам»), что дало бы возможность контролировать перекрёсток на Новый Район, а в случае удачи – выйти по сопке в район железнодорожного вокзала.
Близкий рокот вражеской бронетехники и непроглядная ночь заставляли двигаться с особой осторожностью. Пройдя две трети пути, мы наткнулись на стоящую посередине трассы заведённую БМП с открытым люком.
Первой мыслью было закинуть в него гранату, но у нас была инструкция: по возможности не уничтожать технику, которая потом могла пригодиться нашей армии. Обойдя урчащую машину со всех сторон, мы постучали по корпусу – тишина. Решив, что экипаж бросил БМП, свернули налево в сторону сопок – и тут она крутанулась вокруг собственной оси, дала залп и рванула в сторону центра города! В результате нашей беспечности шестеро бойцов вышли из строя: двое убитых, четверо раненых. Астику Дзидзария оторвало обе ноги, они держались лишь на лоскутах брюк, Баталу Мхондзия из Псху выбило колено.
[126]
Начинало светать. Мучило понимание: чтото идёт не так, рация издохла, боеприпасы были на исходе, кумулятивные снаряды, которыми можно останавливать технику, отстреляны, на руках раненые и убитые. Но главное – не было слышно о действий второго эшелона!
Тем не менее, командир батальона Фридон Авидзба вместе с командирами взводов приняли нелёгкое решение: продолжать выполнять поставленную задачу. Вытянувшись в цепочку, подразделение двинулось по лощине между двух сопок, к плато в районе «Универсама».
На середине подъёма нас окликнули на грузинском языке: «Вы кто такие? Из какого батальона?!» Мы замерли – оказывается, противник находился над нами, с обеих сторон, в укрытиях, и мог запросто забросать нас гранатами. Шли ставшие невероятно длинными секунды... Вдруг ктото из наших ответил погрузински: «Мы из такогото батальона, нам дана задача окопаться на этих высотках». Последовал ответ: «Мы уже сидим на этих высотках, а вы спускайтесь к трассе». Так нам удалось выйти из капкана – благодаря общей неразберихе и умению одного из нас говорить на грузинском языке! Я так и не понял до сих пор: то ли они и правда в потёмках приняли нас за своих, то ли подыграли, не желая лишний раз ввязываться в бой. Когда мы вернулись на дорогу, я подошёл к бойцу, чьи познания нас спасли. Он сказал, что его зовут Чак, боец группы «Эвкалипт».
Надо было опять решать, как действовать дальше. Уже было ясно, что второй эшелон не перешёл в наступление: стрельба слышалась вдалеке, гдето у реки. Продолжать
[127]
наступление в нашем положении: с ранеными и убитыми на руках, в светлое время суток – грозило большими потерями без малейшего шанса на успех. Поэтому было принято решение: отступать в боевом порядке по самому короткому пути, через поля и виноградники, избегая дорог, по которым рыскала вражеская техника.
Сейчас, возвращаясь мысленно к событиям тех дней, я понимаю, что нужно было действовать иначе. Знай мы тогда, что немалые силы наших закрепились ниже, в «зелёном доме»! Могли бы в сумерках вернуться тем же путём и, воссоединившись с ними, на рассвете вновь пойти на прорыв! Дневной бой в районе кемпинга, с последующим уходом по ущелью, выше моста, по пути, который мы же и разминировали – тут у нас были бы неплохие шансы. Знай мы тогда...
А в тот момент наш план был таков: те, кто остался из взвода разведки, перевесив автоматы через плечо, двигаются впереди основной группы. В случае обнаружения противником – сближаться с ним вплотную, выдавая себя за грузинских гвардейцев, а потом действовать, используя фактор неожиданности. Поэтому я попросил Чака пойти с нами: его знание языка могло вновь выручить в нашем, прямо скажем, отчаянном положении. В случае вступления разведки в контактный бой, следующая за ней основная группа (с ранеными и убитыми на руках) уходит в бреши, которые появятся, когда враг бросит новые силы на отражение нашей атаки.
Без потерь мы прошли открытые участки пути и вышли близ линии фронта, у военного городка бывшего Восьмого
[128]
полка[2]. Следуя выбранной тактике, мы пересекли плац в самой открытой части, между позиций противника. Конечно, нас сразу заметили, но стрелять не стали: приняли за своих, ведь мы шли уверенно, с автоматами на плече. Когда дошли до центра площади, к нам вышли двое гвардейцев и чтото спросили. В тот момент впереди оказались я и Гена Чамагуа из Ачандары – оба не владели грузинским, а оборачиваться на Чака уже не было времени. Мы молча сократили дистанцию до минимума, неторопливо сняли автоматы и в упор открыли огонь. До сих пор помню их недоумённые глаза. От моей очереди (из автомата калибра 5,45) они удержались на ногах, но после очереди Гены – из мощного автомата калибра 7,62 – их отбросило навзничь.
Отстреливаясь, бросились к берегу: спасительная река была так близко, да и надо было воспользоваться замешательством врага! Но мы не знали, что на втором этаже здания, примыкающего к плацу, располагались их пулемётные расчёты, развёрнутые в сторону Гумисты...
В спину ударил шквальный огонь. Боковым зрением уловил, как скосило нескольких наших замостянских ребят, в том числе Отара Аргун, всего пару метров не дотянувших до укрытия – небольшой ложбинки прямо у реки. Уцелели
[129]
только я и Оскар Гвазава из «Эвкалипта» – геройский парень, погибший в самом конце войны, в боях за Сухум. Перейти Гумисту не было никакой возможности, пришлось лежать до заката, изредка огрызаясь в направлении пулемётов. Лишь в сумерках удалось перебраться на наш берег.
Пока шёл этот короткий бой, основная группа, согласно плану, стала обходить военный городок справа. Как рассказали потом выжившие однополчане, в лощине меж мандаринников они напоролись на БМП противника: погиб Славик Аджба, мой друг и однокурсник, которому было всего 18 лет. Адгур Шамба (группа «Замостянка») отклонился правее – до сих пор его судьба неизвестна, числится в пропавших без вести. Дима Аргун ударил по БМП последней, осколочной, «Мухой»[3], попал в башню, контузив экипаж, что дало ребятам несколько бесценных мгновений.
Бойцы ринулись вперёд, к другому зданию, на сотню метров правее, где, как и в нашем случае, на втором этаже располагался пулемётный расчёт. Потеряв троих: командира Фридона Авидзба, пулемётчика Германа Кове и комиссара Алика Нанба, бойцы заняли первый этаж и организовали круговую оборону. В здании они захватили высокопоставленного грузинского офицера, что дало возможность начать переговоры с противником. Договорились, что наши отдадут пленного только после того, как вся группа – без обстрела! – отойдёт к реке. Чтобы выполнить эти условия, комуто из ребят надо
[130]
было остаться с раненым грузином, который уже начинал хрипеть. Было ясно, что тот, кто останется, уже никогда не вернётся. Вызвался Игорь Дармава, которого с того дня ни живым, ни мёртвым уже никто не видел, нет никаких известий о его судьбе.
Благодаря самопожертвованию Игоря, остатки группы смогли перебраться на наш берег Гумисты. Но на этом их мытарства не закончились, так как нужно было ещё пересечь открытую галечную насыпь, которая полностью обстреливалась противником. Шанс дойти до укрытия мог выпасть только с наступлением темноты. Все были измотаны, подавлены, обмёрзшие, без боеприпасов. В середине дня из ущелья зашёл пикирующий штурмовик СУ27[4], скинул 500килограмСУмовую бомбу – явно метил в наши позиции, но промахнулся, попал в середину реки. От взрыва стеной поднялась масса воды и гальки, накрывая всё вокруг. Удар был такой силы, что бойцы, лежавшие ближе всех, получили контузии, без памяти вскочили – и попали под пулемётный огонь врага.
Когда мы с Оскаром добрались к следующей ночи до штабного блиндажа у верхнеэшерского милицейского поста, выяснилось, что к тому моменту никто не вышел из окружения, кроме нас двоих. Такая весть чуть не лишила
[131]
нас рассудка: только мы двое – из нескольких штурмовых подразделений! К счастью, в течение следующих четырёх дней вернулись ещё ребята: с большими потерями, но вырвались! Выжил и Чак – Вадим Чкотуа из Гудауты.
Конечно, я не владею информацией по общей картине боевых действий 15–16 марта, так что не знаю, по какой причине командование приняло решение остановить наступление, не дало отмашку второму эшелону. И всётаки до сих пор не могу понять: как можно было бросить на произвол судьбы лучшие силы абхазского ополчения – без поддержки, без возможности отхода. Это преступление, которое, по мне, ничем не может быть мотивировано!
Приходится слышать и такое: неудачные наступления в январе и марте 1993 года дали ценный опыт, который потом помог добыть Победу. Но – ради опыта начинать операцию на самом узком участке фронта, с залитой в бетон двойной линией эшелонированной обороны противника, с подавляющим огнём его артиллерии, при полном его превосходстве в боевой технике?! Планировать наступление, рассчитывая лишь на боевой дух нашей пехоты и её готовность к самопожертвованию?! Видит Бог, мы и так выиграли войну на грани человеческих возможностей. Ещё одна такая разработанная Генштабом ломовая операция, и Победы вовсе могло не быть! Только последнее наступление, где линия боёв была растянута по горной гряде над Сухумом (от сёл Ахалшени, Каманы до реки Келасур), где в основном пехота противостояла пехоте, стало успешным.
[132]
И ещё – были в нашем батальоне и те, кто вовсе не перешёл Гумисту в ночь на 16 марта 1993 года. Это не делает им чести, но тем не менее не мешает им сейчас, двадцать лет спустя, рвать на груди тельняшку, расписывая собственные героические подвиги.
Впервые опубликовано 18.03.2013 г.
в социальной сети http://www.facebook.com
[1]«Оса» М79 – ручной противотанковый гранатомёт. – Прим. ред.
[2]Военный городок 8 полка МВД СССР в поселке Ачадара Сухумского района. В конце 1991 года, после передислокации полка, на территории части был размещён только что созданный Отдельный Полк Внутренних Войск Республики Абхазия. В период оккупации Сухума, в 19921993 годах, там располагались грузинские вооружённые формирования. На территории части размещалось штабное здание, несколько казарм по периметру плаца, гаражи. – Прим. ред.
[3]«Муха» РПГ18 – реактивная противотанковая граната. – Прим. ред.
[4]Су27 — советский/российский многоцелевой высокоманёвренный всепогодный истребитель четвёртого поколения, разработанный в ОКБ Сухого и предназначенный для завоевания превосходства в воздухе. – Прим. ред.