Батал Джапуа

5 ноября 1992 года на Восточном Фронте, на подступах к Моквскому чайному совхозу произошел бой. Он был знаменателен тем, что впервые противник спланировал операцию, направленную, прежде всего, на полное уничтожение партизан, оборонявших данную местность, и только во вторую очередь – на захват территории.

Как стало известно позже, план операции был таков: атаковав и уничтожив секрет слева от дороги (см. схему), открыть возможность для продвижения основной группы по трассе, в результате чего она должна была выйти на крутой поворот, и, соединившись с РДГ[1] №1, наступать в сторону

[63]

посёлка Хухуаа-рху. В это же время РДГ №2 по лощине, расположенной вдоль трассы, должна была проникнуть глубоко в тыл и перехватить подступы к дороге. В случае успеха обеих РДГ и основной группы, противник планировал прорыв ещё по одному направлению – в сторону недостроенной чайной фабрики. Главной целью операции ставилось рассечение Восточного Фронта на две части, что удалось бы, достигни противник посёлка. В этом случае у него оказался бы плацдарм (включая село Кочара) шириной около 10 и глубиной до 15 км.

Территорию Моквского чайсовхоза обороняло небольшое подразделение (около 30 человек) под командованием Юры Какалия, вооружённое лишь автоматами и охотничьими ружьями. В силу нехватки личного состава, вооружения и сложного рельефа местности, особые надежды возлагались на минирование оборонительных позиций, перекрывающее возможные пути продвижения противника.

Армейских мин не было, поэтому сапёры, местные умельцы, придумывали разные хитроумные взрывные устройства натяжного действия. Помню двоих: один – невысокий инвалид с костылями, другой – высокий, худой, в очках. К сожалению, фамилии забыл. Очень часто на этих самодельных минах подрывались барсуки и всякая другая живность, так что сапёрам приходилось постоянно ставить новые. Также по трассе были заложены мощные фугасы, изготовленные из кислородных баллонов, начинённых скальным аммонитом из ткуарчальских шахт. Недалеко от них были и пункты управления: окоп или некое крепкое строение, в нём размещено простое устройство в виде аккумулятора

[64]

с приделанной к нему дощечкой, в которую попарно вбиты гвозди, по количеству проводов от фугасов. Провода намотаны на гвозди, оставляя оголённые концы свободными – такой длины, чтобы ими можно было дотянуться до контактов аккумулятора. В случае плохой погоды, грозы, концы проводов перекручивали между собой, чтобы не возникало искры и не происходило спонтанной детонации фугасов.

Одна из таких взрывных ловушек была изготовлена из длинной (шести-восьмиметровой) трубы, проволоки и защёлки от холодильника. Труба, начинённая аммонитом ЖБ-19, была уложена в конце глубокой лощины, которая далеко вдавалась (от 800 до 1000 метров) в нашу оборону, под забором, который шёл поперёк лощины. Вдоль забора к трассе поднималась тропа. На том конце трубы, который был ближе к дороге, в железной сетке забора специально сделали разрез, куда мог протиснуться взрослый человек, и установили поблизости натяжное устройство для взрывателя. Именно эта ловушка сыграла существенную роль в ходе боя.

 

Боевые действия начались рано утром, около 5:45–6:00, атакой РДГ №1 на секрет слева от трассы. Малочисленный секрет (6 человек), в результате внезапного нападения потеряв одного убитым, отступил, рассеялся. Начало боя совпало со временем пересменки наших бойцов. Сменщики были практически без оружия – им обменивались непосредственно на позиции. Одним из них был Джумбер Басария. Когда началась стрельба, он, увидев в зарослях

[65]

[66]

приближающихся грузин, метнул в них гранату Ф-1 – всё, что имел – и спасся тем, что бросился в заросли.

РДГ №1, ликвидировав секрет, открыла возможность основной группе выйти на поворот и объединиться с ней. Дальше они столкнулись с отрядом партизан в количестве 8–10 человек под командованием Рудика Тванба, которые оказали им ожесточённое сопротивление.

В то же время РДГ №2 скрытно продвинулась в наш тыл по лощине, пролегавшей вдоль трассы справа и, уткнувшись в забор, пошла вдоль него влево и вверх. По нашим предположениям, в случае успеха, кроме очевидных преимуществ, которые дала бы удачная дислокация, группа рассчитывала захватить пульт управления фугасами и подорвать партизан, которые – в зависимости от обстановки – могли наступать или отступать по трассе.

Головной РДГ №2, обнаружив разрез в заборе, полез в него и сорвал растяжку. К этому моменту почти половина группы стояла вдоль забитой взрывчаткой трубы. Взрыв мгновенно смёл в лощину 6 или 7 человек: одни погибли сразу, в том числе и командир подразделения – майор огромного роста и крупного телосложения, другие были добиты подоспевшими к этому месту партизанами, так как даже раненые они продолжали сопротивляться. Уцелевшие кикелы, отстреливаясь, отступили.

Потом противник, получив подкрепление, предпринял попытку отбить тела своих погибших. Но они были нужны нам позарез, чтобы потом их можно было обменять на заложников-сельчан или тела наших павших. Один боец, невзирая на стрельбу, спустился в лощину по крутому склону на колёсном тракторе с самодельным лафетом спереди,

[67]

чтобы эвакуировать тела, их оружие и боеприпасы. С помощью подоспевших бойцов загрузив трактор, он таким же чудом сумел подняться по склону и отвезти тела глубоко в тыл, сложив их на территории пустующей сельхозфермы. Позже из штаба фронта поступила инфа, что РДГ №2 оставила кровавый след в Осетии, расстреляв колонну беженцев, и автором этих зверств был тот самый здоровенный майор – не знаю, правда или нет.

Воодушевлённые первыми успехами, партизаны сумели навязать противнику вязкий контактный бой, который я не смогу точно описать: тыл и фронт, свои и чужие перемешались, как слоёный пирог. Жаль, что не смогу – это важно, потому что в той ситуации наиболее ярко проявились личные качества каждого воина.

Вскоре к нашим стало поступать подкрепление со всех концов Восточного Фронта. Командир Юра Какалия сумел грамотно им распорядиться, направив основную часть прибывших на создание нового рубежа обороны, остальные бойцы включались в схватку, ориентируясь по обстановке. Свежие силы были очень кстати, хотя одновременно и внесли некоторый дискомфорт, так как многие партизаны не знали новоприбывших и не могли с ходу определить, где свой, где чужой. Даже если в поле зрения попадали точно свои, их опасно было окликать: в горячке сражения можно было вместо приветствия схлопотать пулю.

Видя, что план прорыва по центру не удался и бой распадается на отдельные очаги, противник решил атаковать наши левофланговые позиции по направлению на недостроенную чайную фабрику. Оборонительных рубежей у

[68]

нас там не было, и, чтобы как-то приостановить натиск, несколько автоматчиков и два снайпера обосновались кто где смог, и повели огонь по пехоте, сопровождавшей танк – человек сто их там было, а может, и больше. Наиболее эффективным был огонь снайперов. Однако танк быстро обнаружил точку одного из них, Капыты Адлейба, и подавил её из пушки: снаряды взрывались в кронах деревьев, под которыми залёг снайпер, одним из осколков он был тяжело ранен.

Противник вслед за танком продолжил продвижение вдоль склона холма по низине в сторону чайной фабрики. Параллельным курсом, по вершине холма, скрытно следовала группа наших бойцов, отыскивая место, подходящее для удара. Склон был засажен чайными кустами, но спуститься меж них к боевому гребню было невозможно, потому что пехота противника держала весь холм под непрерывным обстрелом.

Грузинам оставалось пройти всего метров 180–200, практически не встречая сопротивления, чтобы достичь расположенного на возвышенности здания фабрики. Оттуда в тыл совхоза и в центр села Моква (Мыку) вела грунтовая дорога. Тут внезапно, как по заказу, со стороны моря буквально стеной налетел густой туман и бой затих. В абсолютной тишине было отчётливо слышно, как звякают гильзы от танковых снарядов, которые экипаж выбрасывал из башни. Несколько бойцов попытались, воспользовавшись туманом, подкрасться и атаковать танк. Ориентируясь на звук, они сумели подойти к нему почти вплотную, метров на 8–10, но в густом тумане никак не удавалось его разглядеть. Зато один из экипажа,

[69]

стоявший на башне, сверху заметил их и открыл огонь. Вспыхнул ещё один хаотичный короткий бой, какими был наполнен тот день, но из него наши опять чудом вышли живыми.

Минут через 20 туман рассеялся, и грузины опять беспрепятственно пошли вперёд. В этот критический момент подоспела группа ткуарчальских бойцов. С ходу, быстро разобравшись в ситуации, они на виду у противника заняли позиции в здании чайной фабрики и на прилегающей территории. В этой группе оказались гранатомётчики: один из них, забравшись по ящикам под самый потолок ангара, сквозь щель между крышей и стеной выстрелил по танку, но промахнулся. Второго выстрела он не успел сделать, так как был обнаружен и ранен двумя залпами из танковой пушки.

Другой гранатомётчик, видимо, не имея времени на выбор удобной позиции, с чрезвычайным хладнокровием вышел на открытую площадку перед южным фасадом фабрики и открыл огонь. Один снаряд взорвался о землю с недолётом, другой ушёл выше и самоликвидировался. После каждого неудачного выстрела гранатомётчик, не сходя с места, недоумённо рассматривал оптический прицел граника, чего-то возился, заряжал и опять стрелял. Все это он проделывал под градом пуль и снарядов: за какие-то 2 минуты танк стрелял раз 15, бил дюбелями – или как их там назвать правильно? Но боец оставался невредим, цел был и прикрывавший его автоматчик, Вахо Кокоскир. Он сидел чуть правее на корточках, тоже совершенно открыто, и одиночными выстрелами вёл огонь по пехоте.

[70]

Еще один помощник гранатомётчика, в зелёном ОЗК[2] до земли, неторопливо выносил из-за угла фабрики очередной снаряд, подавал ему и так же спокойно отходил за стену. Фасад фабрики рушился от снарядов, автоматчик и гранатомётчик были покрыты цементной пылью, как мельники мукой, но продолжали сражаться, пока Вахо не упал сильно контуженый. Его оттащили в укрытие и огонь на время затих.

Потом уже, когда всё закончилось, я нашёл того гранатомётчика и спросил: что он там под огнём рассматривал и почему мазал? Он объяснил, что пристрелочный крестик принял за прицелочный, потому что оптику видел впервые, изучить не успел, пришлось срочно в бой. А помощником в ОЗК был Виталик Гуарамиа, мой старый знакомый по гвардии.

К этому моменту танк успел поджечь трёхэтажное секционное здание и ещё одно небольшое строение. Но, пока противник был отвлёчен тремя отважными безумцами, наша группа, которая вела параллельное преследование, отыскала наконец подходящую позицию для огневого поражения врага. Гранатомётчик Сергей Барганджия (Пузик) влепил танку под башню и заклинил её. Было ещё два удачных попадания, одно из них на счету Батала Акшба, прибывшего с Атарской группой на помощь. Пехоту атаковали фланговым огнём.

[71]

Этот удар отрезвил врага. Кикелы, быстро перестроившись, перешли к обороне, и, подтянув технику, начали эвакуацию подбитого танка. Пехота медленно и организованно потянулась в сторону села Цагера, и тут мы увидели, как со стороны села Моква, скрываясь под высаженными вдоль дороги деревьями, им наперерез бегут какие-то вооружённые люди, человек 10–15. Сперва подумали, что наши. Но, когда эта группа открыла огонь трассирующими пулями, мы стали стрелять по ней, решив, что это кикелы: в первые месяцы войны трассерами только они и пользовались. Группа, не обращая на нас внимания (мы были метров за 400–500), продолжала вести огонь по врагу, который начал стремительно отступать. Тут мы наконец сообразили, что это наши из Моквского батальона (позывной «Анкара») и перестали стрелять. В общем, мы всё же оказались им помехой, иначе они смогли бы ударить посущественней.

Боевые действия, начатые ранним утром, закончились перед самыми сумерками. На склоне дня, не сумев сломить сопротивление плохо вооружённых партизан и выполнить поставленную задачу, противник отступил, унося убитых и раненых. Уволокли и танк, что было особенно обидно. Огонь по отступавшим велся слабый, потому что боеприпасы были на исходе, а существенных трофеев, чтоб подзарядиться, не оказалось. Да и, честно говоря, все были рады, что сумели отбиться и кикелы уходят. Эти попались какие-то упёртые, организованные: напали дружно, целый день с небольшими перерывами воевали и так же дружно ушли и постоянно кричали «Халхо!» Будь у нас побольше сил, то, конечно, им бы дороже обошлось это последнее наступление вглубь нашей территории к фабрике:мы могли бы

[72]

окружить и перебить всю группу. А так, всего лишь слегка царапнули.

Среди наших был один погибший, Игорь Кортава, и несколько раненых. Один боец получил ранение в поппенгаген, очень стеснялся и был весьма зол за это на грузин, долго стрелял им вслед из своего РПК-74. Противник по факту потерял шестерых убитыми, столько же стволов, частично побитых при взрыве. При прочёске местности нашли несколько автоматных рожков, немного патронов, следы волочения тел, бинты и крови предостаточно: думаю, там были ещё похоронки.

 

 

Теперь о том, как я сам в это дело попал. Я был в Ткуарчале, в качестве просителя (рацию хотел). Рано утром, примерно в 7 часов, за мной прислали: тревога, бегом к Кишмария! Кажется, в тот период он был временно исполняющим обязанности командующего Фронтом Аслана Зантария, который после ранения находился на лечении в Гудауте. Быстро дошёл, доложился. Мираб сообщил, что совхоз «Моквский» атакуют и надо помочь. Сказал, знает, что я один, даст машину ЛУАЗ с водителем, Вадиком Тужба, чтоб поехал по городу и сам набрал добровольцев – людей нет, все при деле. Так и пришлось поступить, нашёл шестерых. По дороге, в районе села Тхина, ещё двоих. Они как раз шли на свои позиции, на смену, но согласились повременить с этим и идти на помощь. Было радостно видеть, с какой готовностью абсолютно незнакомые люди доверяли мне свою жизнь. К сожалению, я позабыл их фамилии, но отметил в письменном докладе Кишмария, когда-нибудь найдутся бумаги...

[73]

Я прибыл к 10–10:30 часам, когда бой распался на отдельные схватки и все перемешались. Мы, 8 человек, вошли в бой со стороны села Моква, через открытую местность, и оказались где-то в тылу грузин. У одного бойца при первой длинной перебежке через поле пошла кровь изо рта, он лёг и махнул нам, что больше не может бежать. Мы двинулись вперёд, но во время этих манёвров из-за сложной местности и обстрела слева потеряли друг друга.

Я оказался на какой-то просёлочной дороге, идущей по гребню холма, обсаженной большими деревьями. По склонам: слева чай, справа мандарины за забором. Звука выстрела не услышал, но вот свист пули, дымок из мандаринника и медленно закрывающуюся калитку разом увидел. Я был вооружён пулемётом РПК-74, дал туда короткую очередь (на длинную времени нет – убьют) и переместился. В ответ опять плотно и точно выстрелы. В общем, кошки-мышки длились где-то пару минут на дистанции метров 30–40. И я, оттого что попасть не могу и противник такой упрямый, не отступает, заорал благим матом на абхазском. И мне тут же упёртый стрелок по-абхазски матом и ответил! Я высунулся, показал себя, в ответ показал себя невысокий парень в фуражке и курсантской портупее. Я сказал: «Потом встретимся!» Он кивнул и говорит: «Усымшьуази уара!»[3] Вот так с Рудиком Тванба познакомился.

Помню ещё эпизод, когда, пытаясь высмотреть танк, подобрался к трёхэтажному дому с целью подняться повыше и оглядеться. Незаметно, видимо, подбежать не удалось, подъезд был со стороны противника, я на авось заскочил

[74]

в дом, а там толпа испуганных кур с петухом стоят молча. Начал подниматься, толкая все двери, одна на втором этаже оказалась незапертой. Вошёл: простая обстановка, бумажные обои, столик с книжками, конспектами и на тумбочке включённая электроплитка, а на ней фасоль варится. Видно, что девушка жила. Тогда ещё свет не отрубали нам кикелы, а вот как раз после этого боя весь Очамчырский район и Ткуарчал обесточили.

Автоматически, чтоб не случился пожар, выдернул вилку из розетки, заполз на балкон, который был усеян лущёной кукурузой для просушки, и стал в бинокль сквозь перила осматривать окрестности. В какой-то момент заметил яркий блик от оптики и, не раздумывая, рванул из квартиры, на лестницу – а навстречу толпа кур во главе с петухом поднимается и прямо мне под ноги. Я упал в пролёт, и в тот же миг танковый снаряд влетел в квартиру. Выбегая, увидел, что двор покрывается пылью, понял, что от пуль, и резко побежал вправо, по открытой местности, с холма вниз. Второй снаряд, ударив спереди и чуть ниже, ушёл рикошетом в небо и след такой был, будто воздух в спираль скрутили. Добежал до своих, там был Витя Адлейба, снайпер, который обругал меня матом, потому что прикрывал меня – дурака, и не мог из-за этого помочь брату, тоже снайперу, которого перед этим неподалеку ранили. А дом сгорел.

Помню ещё, как в перестрелке, перебегая, наткнулся на огромное конфетное дерево[4] в чайных кустах. Я был очень

[75]

голоден, поэтому сразу себя убедил, что тут прекрасная позиция, и, улёгшись поудобней, начал есть «конфеты». Тут набежал туман, всё затихло и отсырело. Услышав непонятные звякающие звуки, я пошёл на них меж чаёв, добрался до края обрыва, выпрямился и тут слева, совсем рядом: «Агер, а! Щени деда п…и ше…ци!» Это типа: «Вот он, вот! Я его маму!»

Краем глаза увидел человека, стоящего на башне танка с гильзой в руках. Не поворачиваясь, начал стрелять, благо оружие удобно держал, одновременно упал на спину, но не очень удачно: ноги оказались подогнутыми, на спине вещмешок, с двух сторон плотные чайные ряды. Лежал выгнутый, как татарский лук, и никак не мог повернуться на живот, чтоб уползти. А тут ещё пули-трассеры от их пятёрок начали рикошетить, падать на меня, и я вспомнил, как наши бойцы рассказывали, что от трассеров загорелась одежда у грузинского солдата и тот, хотя был легко ранен, погиб от ожогов.

Но тут в бой с криками «АИААИРА!» – «ПОБЕДА!» вступили наши, те, кто сидел чуть выше по склону справа, и я оказался на линии огня обеих сторон. Чаи так шевелились от пуль, будто по ним кто-то бегал, а наши так воинственно кричали, что, будь я на месте грузин, давно бы сбежал. Опасался, что танк выстрелит в их сторону, тогда он всех нас просто пламенем бы сжёг, но, видимо, что-то у них не срослось. Вообще, на Восточном Фронте я часто наблюдал: наши, независимо от того, наступают они или отступают, кричали «АИААИРА!» В общем, так они сцепились с кикелами, что у меня появилась возможность вывернуться и уползти.

[76]

Помню, как парочка наших безоружных ходила за мной следом, прячась, когда начиналась стрельба, и, когда прямо посмотрел на них, невинно развели руками: мол, сто лет живи, но если что, оружие заберём.

Потом помню, как после очередного лазания по чаям промок до нитки, решил где-нибудь укрыться и поискать своих, чтоб хоть выяснить, что происходит. Я так замёрз, что всё тело ходило ходуном, не мог дрожь унять. Спускаясь к лощине по проплешине в чаях, увидел впереди и правее военного, стоящего на коленях в конце чайного ряда, он смотрел в сторону, и с ним рядом вроде ещё одного. Начал стрелять, оружие  в дрожащих руках тряслось, невозможно было целиться, и я, почувствовав, что скоро получу, побежал. Вдруг навстречу раздались крики:«Уахь шәымхысын, уа Батал дыҟоуп!»[5] и я выбежал к деревьям, под которыми сидело несколько наших. Единственное, чем мог греться, был горячий ствол, но тут подполз Лорик Когония и попросил оружие, пока я отдыхаю, а взамен на всякий случай дал свой пистолет.

Ещё помню одного нашего, чумового, который решил перебежать на новую позицию и бежал долго, не ложась, всё медленнее, под конец с трудом по склону вверх, весь в столбах пыли и грязи от пуль в его рост, которые рыли землю то спереди, то сзади, и как мы все хором орали: «Уршьуеит, аҽада!»[6]На помощь в тот день пришли бойцы из сёл Атара, Меркула, Моква, Члоу, Тамыш и других. Спасибо Мирабу,

[77]

мобилизовал всех, кого смог, его слушались. Среди тамышцев был Аслан Камкия, мой друг, выросли в одном дворе, он перед войной окончил режиссёрский ВГИКа. На прочёску после боя пошли вместе. Дойдя до крайних домов, что перед выездом из села, увидели возбуждённую группу наших, глядящих в какую-то яму. В яме, глубиной метра два, сидела старушка, вся мокрая от вечерней росы, дрожащая. Она с первыми звуками боя спустилась в эту яму по лестнице. Через какое-то время её обнаружили грузины, сказали, чтоб не боялась, не убьют, потому что сама сдохнет, и, вытащив лестницу, выкинули подальше. Так она и умерла бы там, если бы нас выбили с позиций, выбраться ей самой не было никакой возможности. Ребята решили разжечь очаг и хотя бы чаем бедную напоить, и тут обнаружилось, что в доме всё, что могло быть пригодно для приготовления еды, прострелено в днище. Вот иезуиты! И надо же такие извращённые мозги иметь! Пока мы этому дивились, Аслан позвал к забору: на один из колов со всего маху была насажена абхазская скрипка – апхьарца. Аслан сказал, что всегда, когда видел в фильмах про Великую Отечественную кадры, как немчура рвёт штыком русскую гармонь или ломает балалайку, подозревал режиссёра в выдумке, метафоре. А теперь он, если доживёт до Победы, обязательно снимет фильм и включит в него этот сюжет. Не дожил.

В общем, написал как смог, что помнил, считая важным осветить максимально полно боевую работу на Восточном Фронте, её особенности и сказать побольше о тех, неизвестных широкой общественности бойцах, предельно скромных, которые и принесли Победу. Один из таких,

[78]

который был в гуще этого боя – Темур Парулуа, хочу попросить его вспомнить этот бой и дополнить, а где и исправить то, что посчитает нужным. Сейчас они на фоне, так сказать, золотой части общества, смотрятся невзрачно, но напомню абхазскую поговорку: «ИАТӘАУМБО, АҳӘАИҞӘНУП» – «ТОТ, КОГО ТЫ НЕДООЦЕНИВАЕШЬ, ВОЗМОЖНО, ШАШКОЙ ОПОЯСАН».

И себя, любимого, не забыл, но это так – для атмосферы.

Впервые опубликовано 17.06.2012 г.

в социальной сети http://www.facebook.com



[1]Разведывательно-диверсионная группа. –Прим. ред.

 

[2]Общевойсковой защитный комплект – ярко-зелёный прорезиненный костюм с плащом, средство индивидуальной защиты, предназначенное для защиты человека от отравляющих веществ, биологических средств и радиоактивной пыли. – Прим. ред.

 

[3]3Я же мог тебя убить!(абх.) Прим. ред.

 

[4]Конфетное дерево или Говения сладкая (Hovenia dulcis) – Прим. ред.

 

[5]Туда не стреляйте, там Батал! (абх.) – Прим. ред.

 

[6]Убьют тебя, осёл! (абх.)– Прим. ред.