Роин АГРБА. А «Дикие волки» продолжали драться…

Роин Агрба. Фото Марины Барцыц.

К концу августа 1992 года противник провёл несколько удачных операций, зажавших абхазов между Сухумом и Гагрой, в пределах Гудаутского района. Когда все попытки пробить нашу оборону провалились, враг решил уморить нас голодом в осаде. Положение было критическим: через месяц на перевале ляжет снег, единственная сухопутная артерия, соединяющая нас с Россией, закроется до весны. Рассчитывать на морское сообщение было рискованно: зимой и весной у моря скверный нрав, да и наш флот – допотопные прогулочные катера, угнанные из Сухумского порта группой смельчаков – оставлял желать лучшего. Оставалось одно: во что бы то ни стало прорвать блокаду по суше и дать народу почувствовать вкус Победы. Надо было освобождать Гагру.

[15]

Нашу группу во главе с Шамилём Басаевым перебросили на Гагрское направление, на гору Мамзышьха. На протяжении двух недель днём шла разведка – искали доступные тропы для наступления. Ночью проводились вылазки – небольшую панику мы всё же посеяли! Собрав все разведданные, возвратились на базу, которая располагалась в школе села Бзыбь.

А начиналось всё в гудаутском санатории «Черноморец», который стал в те дни пристанищем для нас и добровольцев Северного Кавказа и Юга России. Поздно вечером командир приказал собрать всю группу, численностью около 100 человек. Выдали всем провиант и патроны, командир посоветовал не лениться и брать с собой тёплые вещи – у кого, конечно, они были. А у кого не было, чтобы брали санаторские одеяла.

Под покровом ночи нас на нескольких «ГАЗ-66» перебросили к месту выдвижения: на трассу, ведущую к озеру Рица, в районе Голубого озера. Всю ночь отряд, нагруженный (не менее 35 кг на каждом) боеприпасами и провиантом, шёл по опаснейшим тропам без фонарей и факелов. В пути не разрешали даже курить.

Под утро дали команду отдохнуть пару часов прямо на тропе. Все рухнули на голую землю. Кому-то удалось заснуть, от холода строча зубами «пулемётную очередь», а кто до утра ворочался. Проснувшись, были в шоке от увиденного: тропа, на которой мы лежали, свисала над высоченным обрывом.

В нашем отряде был и Александр Бардодым, московский поэт, который в самые первые дни приехал воевать добровольцем. Мы дружили с Сашей уже три года и знали друг

[16]

 друга лучше, чем остальных, поэтому старались держаться вместе. Всю дорогу меня поражало его присутствие духа: он умудрялся на ходу ещё и рассказывать смешные истории! Однажды получил даже выговор: Сашка ведь не умел смеяться вполголоса, его заразительный смех был больше похож на гром среди бела дня. Командир полушутя пригрозил ему «увольнением из отряда»: смех мог услышать противник за главным хребтом. Далее наши беседы, которые удавалось вести всё реже и реже, проходили шёпотом. Всё время я думал, откуда у этого московского парня такая выдержка. Конечно, в нашем отряде были ребята разных национальностей, но остальные-то все имели кавказские корни и не понаслышке знали, что такое горы!

На место следующей дислокации мы пришли к вечеру второго дня. Нас встретили гостеприимные абхазские пастухи, которые расположились на склонах горы Арбаика. Сбросив тяжёлые рюкзаки, все повалились спать прямо на прохладной земле, позабыв даже о еде. Я и Саша разместились под одним одеялом, постоянно перетягивая его друг на друга. До рассвета нас разбудили пастухи и щедро угостили горячей мамалыгой и только что сваренной козлятиной. Подкрепившись, отряд двинулся вперёд, не дожидаясь темноты, так как на открытой поляне, где были расположены пастушеские балаганы, нас могли «спалить» вражеские вертолёты. Только мы укрылись в лесном массиве, так они как раз и полетели!

За те четыре дня мы прошли около 60 км пути по высокогорным тропам – от Голубого озера до метеоцентра, который располагался над Гагрой на горе Мамзышьха: несколько деревянных строений, разбросанных по огромной

[17]

поляне. На время разведоперации центр должен был стать нашей базой. Мы с Сашкой выбрали себе самый крайний из домиков. Через несколько часов, с его лёгкой руки, окрестили домик «Балаганом поэзии».

Наша маленькая группа «любителей прекрасного» состояла из четверых бойцов: Зиуар Чичба из Сирии, самый старший и опытный, смелый и отчаянный потомок махаджиров, гудаутский парень Масик Герзмава, выпускник географического факультета АГУ, единственный сын и надежда матери-вдовы, Саша Бардодым и я.

Поэтические вечера проходили под старым дубом на краю поляны, перед нашим балаганом. Из верхнего кармана своей чёрной «спецовки» Саша доставал потрёпанный блокнотик и начинал читать новые стихи: «Дух нации», «Спешу на рассвете к вершинам в тумане…». Прочёл и ещё незавершённую «Песню батальона Шамиля». Мы с Зиуаром даже прикололись над тем, что истинный православный христианин сочиняет такие строки, как «напишем кровью: мой Аллах». «Это ведь образно, господа!» – отвечал, смеясь, Сашка.

Иногда Саша возвращался мысленно в московские будни и рассказывал о своей компании молодых поэтов – «Обществе куртуазных маньеристов». Чтение стихов длилось часами. К нам часто присоединялись и ребята из других балаганов. Неоднократно приходил сам Шамиль, в котором мы обнаружили ещё и неплохое знание русской поэзии.

Однажды ближе к вечеру мы, расположившись под дубом и слушая очередную порцию стихов, увидели на другом конце огромной поляны две фигуры: человека в пастушеской одежде и крупную серую собаку. Приблизившись,

[18]

путник – мужчина славянской внешности – осторожно поздоровался, при этом крепко удерживая свою псину за ошейник. Он оказался сотрудником метеоцентра и по совместительству пастухом, возвращался с очередного обхода местности. Я попросил его пустить пса ко мне. Пёс оказался весьма дружелюбным: подбежал к нам, махая хвостом, и начал обнюхивать.

Прихватив пса за шею, я стал его ласкать, теребя густую шерсть. Пока путник рассказывал о себе, я всё время возился с этим красавцем. Нечаянно оголил оскал животного и обнаружил нешуточные и явно не собачьи клыки. Спрашиваю с недоумением у пастуха: «Что за порода-то такая красивая? Лайка, что ли? Откуда у него такие клыки?» Новый знакомый, улыбаясь, сделал внушительную паузу и тихим голосом произнёс: «Эта порода называется – «чистокровный волк».

Мёртвая тишина. У меня куча мурашек пробежались по спине. Я ведь сижу в обнимку с опасным хищником, да ещё, приоткрыв пасть, зубы его «считаю»!

Кто-то из ребят, не растерявшись, попросил рассказать пастуха, откуда к нему попал зверь. Оказалось, что хищник живёт с людьми почти два года. На горном пастбище на стадо напали волки. Кавказские овчарки, отогнав их, искусали и ранили одного молодого волчонка. Пастухи еле вырвали его у собак. Пожалели, вылечили и осенью спустили приёмыша в город, где он и перезимовал. Волчка «усыновила» старая кавказская овчарка хозяина, он стал родным среди псов.

Весной, когда открылись тропы, пастухи со стадом снова двинулись в горы. Как только оказались в лесном массиве,

[19]

волчок сорвался и убежал в лес. Сколько ни звали, даже не обернулся. Поднялись пастухи на своё место, приступили к будничным заботам. А через пару дней возвращается волчок, весь разодранный и израненный: «Видимо, почуяли в стае запах псины, пришлось нам лечить его уже от волчьих ран. С тех пор он стал лучшим охранником стада, чует волчий запах за несколько километров».

Тут Саша вскочил и громко, будто на сцене, со сверкающими глазами продекламировал: «Я волком брежу на запах псины...». Мы все тогда подумали, что он импровизирует, сочиняет стихи на ходу. Но потом я обнаружил в сборниках, что эти строки Сашка написал лет за пять до нашей войны и той знаменательной встречи, оказалось, он давно тайно восхищался красивым хищником. «Всё, решено! Идём к командиру. У меня есть идея», – решительно заявил Саша и приказным тоном потребовал, чтобы я следовал за ним. Я предложил сначала поделиться идеей со мной, но получил категорический отказ. Пришлось сопровождать его в балаган командира, где расположилась самая большая группа наших однополчан.

Приходим: Шамиль, весь такой напряжённый и слегка раздражённый, сидит за столом с другим сотрудником метеоцентра. Чуть не вся группа стоит вокруг и через их головы, молча, наблюдает за происходящим на столе. Мы сообразили, что Шамиль проигрывал партию в шахматы – кстати, он очень неплохо в них играл. И в такой момент является наша миссия с ценным предложением…

После небольшой паузы Сашка заговорил: «Командир! У меня есть классная идея –

[20]

я предлагаю дать название нашей группе. Ведь каждый отряд имеет своё фронтовое имя». После непродолжительной паузы Шамиль спрашивает: «И какое оно, это название, поэт?» «Дикие волки!» – резко и убедительно рубанул Сашка. Тишина в балагане. Шамиль, не отрываясь от шахматной доски, спрашивает:

«А что, Саша, есть ещё и домашние волки?»

Балаган взорвался хохотом. Но Саша ответил незамедлительно: «Как нет, Шамиль! Все домашние волки сидят в городах и сёлах и делают вид, что воюют, или сбежали вообще из Абхазии. А мы тут по горам лазаем – чем не дикие?» – и рассмеялся. Ребята дружно подхватили его знаменитый смех. Долго смеялись. Но многие уже в тот же день начали ножами вырезать надпись «Дикие волки» на прикладах своих автоматов.

В том, черновом, варианте «Песни батальона Шамиля» было всего три куплета. Саша говорил, что он должен ещё дописать. Кто бы мог тогда подумать, что последний куплет этой песни станет последним в его жизни, и будет он начинаться словами: «Помянем тех, кто были с нами». И только потом я обратил внимание: тогда, на горе Мамзышьха, в нашей группе ещё не было потерь, значит, эти строки были адресованы будущим жертвам войны: «теми, кто был с нами», мог оказаться любой из нас. По иронии судьбы этот печальный счёт открыл именно Саша.

Через пару дней после возвращения в Гудауту мы потеряли нашего поэта. Из верхнего кармана его окровавленной чёрной спецовки я достал тот блокнотик с последними стихами. Нашёл и «Песню батальона Шамиля», с дописанным четвёртым куплетом: «Помянем тех, кто были с нами...»

[21]

Через неделю в боестолкновении был тяжело ранен в голову Зиуар Чичба. Он умер в госпитале, в тот день, когда мы освободили Гагру.

Через две недели при освобождении Гагры погиб единственный сын Масик Герзмава.

А в моей памяти навсегда останется тот старый дуб на краю альпийских лугов, «Балаган поэзии», лежащие на траве молодые ребята, тот волчок и Саша со своим потёртым блокнотиком... и эхо его заразительного смеха.

Впервые опубликовано 17.04.2012 г.

в социальной сети http://www.facebook.com

[22]