Темур ДЗИДЗАРИЯ. Память не позволит. Размышления накануне Дня Победы

Восемнадцать лет прошло со дня начала войны. Тем, кто тогда родился, сейчас восемнадцать. Это уже другое поколение, они не такие, как мы. И это нормально. Но важно, чтобы не прерывалась наша связь, чтобы мы сумели передать им и память о войне, и дух Победы. Тогда страна в будущем избежит поражений. Потому что больше никогда не будет застигнута врасплох.

В последнее время стало модно вопрошать себя и других: «За что воевали?» Скажу откровенно: когда я взял оружие и пошёл на войну, мотивация у меня была самая прозаическая. Я думал, что если я сейчас уклонюсь, дам слабину, то никогда потом не смогу посмотреть в глаза тем, кто

[144]

сражался. Меня замучило бы чувство стыда, «ахьымӡҕ», как говорят абхазы. А вот понимание, за что именно я воевал, пришло далеко не сразу.

В день начала войны я был в Пицунде. Оттуда собирался в Сочи – справить там 16 августа свой день рождения. Так получилось, что пришлось готовиться не к празднику, а к войне. Мы с ребятами стали искать хоть какое-то оружие, что-то нашли, правда, мне не досталось. Но я всё равно решил ехать в Сухум, на Красный мост. Помню жуткое ощущение от мысли: там уже кто-то погибает, а здесь вот идут себе электрички...

А дальше всё было, как у всех. В Сухуме наконец удалось раздобыть себе боевое оружие, да ещё какое! В восьмом полку Внутренних войск Абхазии я увидел БМП. Мне объяснили, что водителя нашли, но вот наводчика нет. Спрашиваю: «А сложно?» Тут же показали, как это делается. Снарядов не было, но пулемёт-то на машине был, и патроны, к счастью, были! Вот эта БМП и стала моим вооружением на всю войну.

Много событий произошло за тот год, некоторые намертво врезались в память, фиг забудешь. Помню день, когда меня ранили – во время первой Шромской операции. На мосту завязался бой. Я успел отстрелять весь боекомплект – ленту на три тысячи патронов, мы подбили их БМП и грузовик с пехотой. Потом вражеский снаряд попал в нашу машину. Сначала я вообще не почувствовал боли, выпрыгнул из БМП, стал отползать. Вдруг в колено угодил отлетевший от разрыва камень, и вот тогда я потерял сознание.

Все решили, что меня убило. Когда очнулся, медсестра Ляля Паразия заметила, что у меня спина дымится: оказалось,

[145]

и туда поймал несколько осколков. Нас кое-как спустили с высоты на носилках. Внизу, на базе, лежал раненый в позвоночник Алхас Тхагушев. Мне повезло больше – я сейчас могу ходить.

Потом нас везли в госпиталь. По дороге кончился бензин, и водитель с двумя канистрами пошёл пешком в Гудауту, вернулся с горючим только к утру. Те, кто мог передвигаться, разожгли костёр, мы грелись у него до утра – ночи-то были уже холодными.

Только в госпитале наконец накатила дикая боль. Но даже она не помешала мне с невыразимым удовольствием съесть рисовую кашу. Ей угощали женщины, которые приходили ухаживать за ранеными. Никогда – ни до, ни после – я не ел такой вкусной каши! Наверное, это был для меня тогда вкус самой жизни, по-особенному сладкой оттого, что смерть, которая казалась неминуемой, всё-таки отступила.

На войне и люди стали иными. Помню, как моя мать, так дрожавшая надо мной, когда я, маленький, болел обычным ОРЗ, совершенно спокойно вошла в палату. «Ты что, начал курить?» – только и спросила она.

Вообще, если честно, время войны было самым счастливым в моей жизни. Мы жили слаженно, воевали слаженно, как ни странно, но всё тогда было очень гармоничным. И Победа была как следствие этой гармонии.

Боюсь, прозвучит смешно и даже как-то недостойно, но первые мои ассоциации с ней связаны с мешками орехов и бутылками чачи. Я встретил этот день на границе, на мосту через Ингур. Он весь был засыпан этим добром, которое побросала отступавшая пятая колонна. Радость была приглушена усталостью и пониманием, скольких она стоила

[146]

потерь. Я не помню, чтобы хоть раз за всю войну пригубил спиртное. А там мы выпили много чачи, закусывая фундуком. Такой вкус был у Победы.

А теперь вот говорим с горечью: «За что воевали?» Иногда я тоже так думаю, но потом проходит. Потому что понимаю: если бы мы тогда не воевали, то сегодня ничего бы для нас не было. Ничего. А так опять есть, что отстаивать, что любить и чем дорожить. Опять есть, за что воевать.

Мне сложно вот так, на пальцах, пересчитать всё, за что воевал. Будет звучать пафосно, как в опере. Не знаю, как простыми словами объяснить то, что так важно и сложно. Наверное, я и тысячи других людей воевали за каждый сантиметр нашей земли, за то, чтобы мы были свободны, могли самостоятельно, не оглядываясь ни на кого, принимать решения, строить своё будущее. За эту возможность мы заплатили слишком дорого. Вот почему нам сегодня важно сохранить и маленькое приграничное село Аибга, и пятачок в центре Сухума, где идёт незаконная застройка, и восстановить независимость нашей церкви, и вернуть нашу диаспору, рассеянную по всему свету. За это мы и воевали!

Конечно, не все из нас были идеальными, не каждый сумел вести себя достойно. Я раньше никогда не рассказывал об одном случае, но он до сих пор как заноза в сердце. Когда меня ранили, и я потерял сознание, кто-то стащил мой автомат... Этот «кто-то» тогда был не среди врагов, он затаился на нашей стороне фронта! И не думаю, что этот «кто-то» после войны, уже в сегодняшней нашей общей жизни, вдруг стал порядочным человеком.

Честных ребят тоже покалечила война, не зря нас, кто ушёл на войну в возрасте от 17 до 35 лет, принято считать

[147]

потерянным поколением. Многие, не найдя себя в мирной жизни, покончили жизнь самоубийством, пристрастились к наркотикам. Мне повезло, потому что у меня была не просто профессия, а дело всей жизни. Я художник, сейчас увлекся кузнечным ремеслом, возрождаю утраченные традиции абхазских оружейников. Говорят, неплохо получается. Но я знаю много воевавших ребят, моих ровесников, кто тоже достиг заметных высот в своём деле. Именно благодаря их труду выстояло в блокаде наше государство, которое сегодня получило признание. Ведь ещё совсем недавно мы не могли позволить себе приглашать специалистов извне.

Всё, сделанное за эти годы, сделано нашими собственными руками. И неправда, что те, кто воевал, исчерпали свой ресурс, что у нас не осталось никакого потенциала, и поэтому, чтобы дальше строить жизнь, надо зазывать на Родину дезертиров из «московского» или «сочинского» батальонов. Я точно знаю: те, кто защитил Абхазию в войну, кто и после сумел послужить ей, уже в новом качестве, – самые крепкие и надёжные. Они не предадут. Память не позволит. Вот на них и надо полагаться для наполнения признания нашего государства реальным смыслом.

Впервые опубликовано 17.09.2010 г.

в социальной сети http://www.facebook.com

[148]